И Михаил коротко, но четко и внятно рассказал свою историю о драке в Москве, спасенной им девушке и о трибунале.
— Это же несправедливо! А вы Михаилу Ивановичу Калинину писали?
— Зачем? В драке я на самом деле участвовал и двух уголовников убил, хотя и не хотел этого. Стало быть, виновен.
— И что, остальные штрафники тоже такие?
— У каждого — свое. Мой штурман, например, на Пе-2 летал. Во время бомбардировки промахнулся и несколько бомб на свои позиции сбросил. Теперь вот со мной летает.
— Фу, грубиян и женоненавистник.
— Почему вы так решили? До войны на гражданке он художником был — милейший человек. Просто я ему рассказал, как меня две очаровательные девушки отшили. Вот он и решил шпильку вставить — в отместку вроде. Да вот и он сам: легок на помине.
Штурман подошел, стал по стойке «смирно», отдал честь.
— Товарищ капитан, разрешите обратиться к красноармейцу Борисову?
— Разрешаю. Зло на меня держите?
— Товарищ военлет, штурман Антонюк к полетам готов!
Что за ерунда, сроду Василий так с Михаилом не разговаривал! Михаил терялся в догадках: неужели это присутствие женщины с капитанскими «шпалами» на петлицах так повлияло?
— Ты чего, Василий? Девушка просто поговорить пришла, а ты тянешься, как перед особистом!
Но Василий попросил Михаила отойти в сторону — поговорить. Возникло какое-то напряжение, и летчица своей женской интуицией это сразу почувствовала:
— Ну ладно, я пошла…
— Передавайте привет вашей подруге и пожелания побыстрее выздороветь. Заходите еще.
— Вы меня приглашаете?
— Ну если не побрезгуете разговором со штрафником…
Девушка укоризненно покачала головой. Когда она ушла, Михаил спросил у штурмана:
— Вася, какая муха тебя укусила?
— Ты же сам говорил — они тебя отшили.
— Ну так теперь она сама пришла — видно, совесть заела.
— Ой, заела! Насмешил! Ха-ха-ха! — Вася старательно изобразил смех. — Просто поблагодарить за спасение решила. А ты уж размечтался… Нужен ты ей, партизан.
— Даже если и так. Давно с женщинами не разговаривал — все больше с вами, штрафниками.
— Сам такой, посмотри на себя!
В эту ночь они совершили четыре вылета. Утром после завтрака Михаил по привычке завалился на чехлы на стоянке — поспать. И вновь проснулся от ощущения присутствия постороннего человека рядом. Разлепил глаза — так это же Вера стоит, да еще и улыбается.
— Здравия желаю, товарищ капитан! — Михаил поспешно вскочил.
— Для вас — просто Вера, вы же мне не подчиненный.
— Субординацию соблюдаю, товарищ капитан!
— Да что вы заладили «товарищ капитан, товарищ капитан»… Не хотите разговаривать — так и скажите, я уйду.
— Не обижайтесь, Вера, присаживайтесь. — Широким приглашающим жестом Михаил указал на самолетные чехлы. — Вы же сами понимаете, я — штрафник, мне оступаться нельзя, меня за любую провинность наказать могут, а то и расстрелять. У штрафника прав никаких нет — только долг. — Михаил грустно улыбнулся и добавил: — Хотя я в долг ни у кого не брал.
Вера без церемоний уселась на чехлы, поставив ноги сбоку.
— А вы кем до войны были? — с интересом глядя на Михаила, спросила она.
— Да летчиком же и был — в гражданском флоте. А вы?
— Учителем в школе. Занималась в аэроклубе в свободное время, как и многие. А пришла война — пошла в военкомат. Мужа раньше призвали.
— Так вы замужем? — с уважением поглядел на Веру Михаил.
— Вдова. Через месяц после призыва похоронка пришла.
— Простите, не хотел я ваши душевные раны бередить… А дети есть?
— Не успели. Мы ведь только перед войной поженились, в мае месяце.
— М-да, коротким ваше семейное счастье выдалось.
— г Давайте о другом поговорим, — она умоляюще посмотрела на него, — а то я расплачусь. Вы в каком звании были — ну до штрафника?
— Младший лейтенант. Истребителем был, на «пешке» тоже немного летал.
— И в воздушных боях участвовали? — с нескрываемым интересом спросила Вера.
— Участвовал, и сбитые самолеты есть, и самого сбивали. С парашютом прыгал, из немецкого тыла выбирался.
— Господи, какие же мы дуры тогда были! — Она прикрыла ладонями заалевшие щеки.
— Вы про что? — Михаил сделал вид, что не понял.
— Мы же с Таней — да и другие летчицы тоже — думали, что штрафники уркаганы, сплошь трусы и перерожденцы. Наша комэск не раз предупреждала: «Держитесь от них подальше, девочки, а то беду наживете».
— Я же не все время в штрафниках буду. Кончится срок — вернут звание, снова сяду на истребитель. Я ведь на У-2 после госпиталя попал. А до этого тоже был в штрафниках, только летал на Яках. Дрались отчаянно. У штрафников ведь только два пути: или победить, или погибнуть, третьего не дано. От боя уклониться нельзя — припишут трусость и расстреляют. А знаете, чего больше всего штрафники боятся?
— Наверное, командиров или особиста? — предположила Вера.
— Нет. Оказаться сбитым и совершить вынужденную посадку или выпрыгнуть с парашютом на оккупированную врагом территорию. Сразу ярлык изменника, перебежчика навесят. Хуже всего, что родные пострадают.
— А вы женаты?
— Не успел — в отличие от вас.
— Вы тоже не любите женщин, как и ваш штурман?
— Вы сильно заблуждаетесь. Штурман мой — художник, натура творческая, эмоциональная, все принимает близко к сердцу. И такую модель поведения — вроде защитного кокона — вынудили его выстроить презрение и снисходительность женского пола вашей эскадрильи к штрафникам.