Пилот штрафной эскадрильи - Страница 39

Зато сутки спустя потеплело до нуля. И команда «По самолетам!» прозвучала, когда пилоты только сели за столы завтракать.

Многие торопливо выпили чай, схватили по куску хлеба и, пока добирались до стоянок, торопливо дожевывали. Лететь на голодный желудок — плохо, при перегрузках можно впасть в обморок. А даже кратковременная потеря не то что сознания — ориентации в пространстве — могла привести к гибели и летчика, и самолета.

Один за другим начинали запускаться моторы, и над аэродромом стоял оглушительный рев. И вот взлетает зеленая ракета.

Сначала пошла на взлет первая эскадрилья, а за ней уже — эскадрилья Куземина. Взмыла в воздух первая пара, вторая, начал разбег ведущий Остапенко. Михаил не отставал.

Они выстроились в круг над аэродромом, поджидая третью эскадрилью.

Михаил, сколько находился в истребительном полку, ни разу не видел, чтобы он поднимался в воздух весь. Обычно взлетали на боевое задание пара, две, иногда эскадрилья.

Выстроившись в боевой порядок, истребители взяли курс на север. Тоже необычно — ведь всегда путь пролегал на запад, на территорию, занятую немцами.

Объяснение Михаил получил быстро.

Далеко впереди — чуть выше — показалось множество точек. Истребители начали набирать высоту.

Точки довольно быстро приблизились, превратившись в «мессеры». «Один, два… — начал считать Михаил. — Да их восемнадцать штук против восемнадцати наших!»

А за «мессерами» следом показались бомбардировщики «Юнкерс-88». Вот оно что! Под прикрытием истребителей немцы решили прорваться к Москве. Потому и курс такой: с запада на юг, поворот на север — для того чтобы обойти ПВО.

На самолетах командиров эскадрильи и полка рации были. Забродский передал указание: первая и вторая эскадрилья связывают боем немецкие истребители, третья эскадрилья атакует бомберов.

Они сошлись на встречных курсах, обменялись очередями, а потом — боевые виражи. Со стороны посмотреть — хаотичная свалка, броуновское движение.

Михаил сосредоточился на том, чтобы не отстать от самолета ведущего. Приходилось и хвост его самолета прикрывать, и уворачиваться от пролетающих рядом пулеметно-пушечных трасс или проносящихся мимо своих и чужих истребителей. Сколько до этого ни летал Михаил, он и не подозревал, что в небе может быть так тесно, — прямо как в коммунальной квартире.

Вот слева падает горящий Як, а следом штопорит «мессер». Кабина его разбита, видно — летчик убит. Но по сторонам смотреть некогда, взгляд — вперед, на истребитель Остапенко. Однако и этого недостаточно. Для того чтобы своевременно заметить атаку вражеского истребителя — поворот головы назад-влево, потом — назад-вправо. Мешали плечевые ремни, и Михаил отстегнул их, оставшись пристегнутым к креслу только поясным. Так было легче оборачиваться, чтобы контролировать заднюю сферу. Небольшое зеркало в кабине не помогало — мал угол обзора.

Остапенко все-таки удалось зайти в хвост ведомому «мессеру» и дать очередь. От кабины Ме-109 полетели куски обшивки. Подбитый «мессер» перевернулся и начал падать, беспорядочно кувыркаясь в воздухе. Из кабины выпрыгнул пилот, над ним раскрылся купол парашюта.

Схватка закончилась внезапно. Немцы, как по команде, начали выходить из боя и с пикированием уходить. Пилоты уже успели рассказать Михаилу, что это — их излюбленная тактика. В пикировании Ме-109 не мог догнать ни один наш истребитель. Бомбардировщики «Юнкерс-88» — их строй уже смешался — потеряли несколько машин и, оставшись без прикрытия, спешно сбросили в голом поле бомбогруз и стали разворачиваться к себе.

Однако и наши Яки продолжать бой не могли — на исходе были боеприпасы и топливо. Сделав вираж, они построились попарно и взяли курс на аэродром.

Над аэродромом истребители построились в круг. Первыми садились те, у кого баки были почти сухими.

Уже после приземления Михаил пересчитал севшие самолеты. Не хватало четырех. Почти все были из числа ведомых, молодые летчики.

Настроение за обедом было подавленное: никто не разговаривал, и тишина нарушалась лишь стуком ложек. Еще утром сидели за столом все вместе, многие уже сдружились, и потеря соседа за столом нередко означала потерю друга.

На следующий день от наземных войск пришло подтверждение о сбитых немецких самолетах. Без такого подтверждения сбитые самолеты на счет летчика не записывались. За каждый уничтоженный немецкий самолет выплачивалась премия: за бомбардировщик — две тысячи рублей, за истребитель — одну. Летчики обычно сбрасывались, покупали водку, бутылка которой стоила 700–800 рублей, и победу отмечала вся эскадрилья.

Вот только сбить противника было непросто. Выручала пушка. Если очередь из семи-восьми снарядов ее приходилась в уязвимые места бомбардировщиков, то его удавалось поджечь или разрушить двигатель. Для истребителя хватало трех-четырех снарядов. А вот пулеметы ШКАС калибром 7,62 мм были откровенно слабы, позже их заменит один пулемет УБС калибра 12,7 мм. Но подобраться к тому же бомбардировщику было непросто — стрелки не давали.

Защиты спереди Як не имел. Это на Ла-5 уже в 1942 году голову летчика спереди прикрывало бронестекло, а туловище — звездообразный двигатель воздушного охлаждения. На этом истребителе летчики не боялись ходить в лобовую атаку.

Двигатель же Яка был довольно уязвим. Иногда хватало одной-двух вражеских пуль, как двигатель останавливался. А уж видимость впереди при рулежке и взлете была просто никакой. Например, при движении самолета по рулежным дорожкам приходилось выписывать змейку, чтобы не столкнуться с другим самолетом или не сокрушить винтом автомобиль технической службы. А такие случаи бывали в каждом полку.