— Не нашли ножей у трупов — ни в одежде, ни рядом, — возразил ему милиционер.
— Не может быть — я же не слепой.
— Гражданочка Вяземская утверждает…
— Это кто? — перебил милиционера Михаил.
— Которая Людмила — ну у которой вы в гостях были. — А…
— Она тоже говорит, что нож у одного видела. Это свидетельствует в вашу пользу.
Михаила допрашивали долго, выясняя подробности. Потом пилот расписался в протоколе допроса. К слову сказать, всерьез ситуацию он пока не воспринимал.
Милиционер вызвал конвойного:
— В камеру его.
— Как в камеру? — в который уже раз за вечер растерялся Михаил. — Мне в полк надо, у меня же предписание…
— Какой тебе полк? Ты — убийца! Мы созвонимся с особым отделом твоего полка, а там уж пусть они сами решают — под трибунал тебя или как!
— Руки за спину, иди вперед! — скомандовал конвойный.
Михаил был оглушен событиями. Как же так? Выручил женщину, защитил от преступников, а оказалось — сам преступник, более того — убийца! Что же теперь будет?
Дальнейшие события он воспринимал смутно — как в тумане. Загремели замки на двери, и он вошел в камеру, тускло освещенную лампочкой. Ни табуретки, ни нар не было.
Михаил уселся в углу на корточки и долго сидел в прострации. Сколько, он даже не знал. Часы отобрали вместе с ремнем и документами, а за крохотным оконцем, забранным частой решеткой, было темно.
Как сквозь сон услышал — загремели засовы, конвойный буркнул:
— Выходи.
Михаил с трудом поднялся — занемевшие от неудобной позы ноги слушались плохо. Вышел, покачиваясь, и тут же услышал в спину осуждающую реплику часового:
— Эк тебя развезло! — Конвоир потянул носом.
— Я не пил, — понял его Михаил. — Ты скажи лучше, как вы меня так быстро нашли?
Конвоир воровато оглянулся:
— Баба тебя твоя сдала — по телефону позвонила.
И тут же гаркнул:
— Шагай вперед, руки за спину!
В кабинете, куда завели Михаила, кроме милиционера был еще один — в военной форме, но околыш на фуражке — васильковый. Видел уже Михаил таких — особист из НКВД.
— Вот он, красавчик. Борисов Сергей Иванович, принимайте.
Милиционер передал особисту документы Михаила, протокол допроса и еще какие-то листки.
— Что же ты, Борисов? Боевой офицер, летчик, воевал, ранен был, кровь за Родину проливал, а дров наломал? Под трибунал теперь тебя! Иди вперед! И не вздумай бежать — застрелю!
Они вышли из отделения милиции. Прямо перед входом стояла крытая полуторка.
— Лезь в кузов! — скомандовал особист. — Охрана, принимайте!
Михаил ухватился руками за борт, его тут же подхватили две пары рук и втянули в кузов.
— Садись на пол! — сказал невидимый летчику человек в кузове машины — после света в отделении милиции здесь было совсем темно.
Михаил сел на дно кузова. Хлопнула дверца машины — это особист уселся в кабину.
Машина тронулась. Она долго петляла по улицам и наконец остановилась.
— Выходи!
Михаил, опершись рукой о борт, спрыгнул.
Летчика провели в здание, обыскали, хотя в милиции его уже тщательно досматривали, и завели в камеру.
В небольшом помещении на нарах лежали несколько человек — все в военной форме. Михаил выбрал пустой лежак и улегся, положив руку под голову. Понемногу пришел сон.
Утром громыхнул замок двери:
— Подъем!
Узники вставали с нар, умывались у единственного крана в углу.
На завтрак дали по куску черного хлеба и чуть теплый, едва заваренный чай. А потом стали вызывать по списку.
— В трибунал! — разнеслось среди сокамерников Михаила.
Дошла очередь и до Михаила. Его завели в небольшую комнату, где за столом восседали три человека — общеизвестная «тройка». Все в военной форме, у одного на рукаве — красная звезда. «Из политорганов», — догадался Михаил.
— Ваша фамилия, имя, отчество, год рождения? Михаил ответил.
— Вам понятно, в чем вы обвиняетесь?
— Да, но ведь я оборонялся. Эти двое грабили женщину, я вмешался.
— Мы читали протокол допроса и показания свидетельницы.
«Тройка» пошушукалась между собой.
— Борисов Сергей Иванович, за совершенное преступление, а именно — убийство двух лиц, учитывая смягчающие вину обстоятельства, вы приговариваетесь к отбытию наказания сроком на шесть месяцев в штрафной роте. Вам понятен приговор?
— Понятен.
— Однако скажите спасибо товарищу Сталину. Для летчиков штрафная рота заменяется штрафной эскадрильей — согласно приказу номер двести двадцать семь.
— Спасибо, — растерянно проговорил Михаил.
— Конвой, уведите осужденного.
Вся процедура длилась не более десяти минут. Этим же вечером его вместе с другими осужденными погрузили в теплушку «сорок человек — восемь лошадей», как прозвали ее солдаты. И в самом деле — на стенке вагона была такая надпись.
Ехали долго, останавливаясь у каждого столба и пропуская воинские эшелоны.
По прибытии на небольшую станцию всех вывели из вагона и разделили по спискам. Группу, в которую попал Михаил, погрузили на полуторку и в сопровождении конвоя доставили на место. Куда — никто не говорил. Выгрузили, разрешили оправиться по нужде и загнали в барак.
Утром объявили подъем и построение. Все восемь человек построились в одну шеренгу. Перед строем появились капитан в летной форме и особист. Энкавэдэшник сверил наличие людей по списку, выкрикивая фамилии, и передал бумаги летчику. Капитан сделал шаг вперед.
— Граждане осужденные! Родина дала вам шанс кровью смыть позор преступлений, которые вы совершили. Я — капитан Федоров, командир группы штрафников, эскадрилья которых приписана к тридцать второму истребительному авиаполку. Вы подчиняетесь непосредственно мне. Забудьте свои прежние звания и награды. «Кубари» и «шпалы», у кого они еще остались на петлицах, снять. Отныне вы все — рядовые красноармейцы и подчиняетесь распорядку боевой работы полка. Личное оружие — запрещено, выход за пределы расположения эскадрильи приравнивается к побегу. За побег, трусость в бою, невыполнение боевого приказа — расстрел. Личные победы в воздушных боях не засчитываются. Вопросы?