Пилот штрафной эскадрильи - Страница 10

К оглавлению

— Так… Борисов.

— Сергей Иванович, одна тысяча девятьсот восемнадцатого года рождения, — продолжил Михаил.

— Воинская часть?

— Восьмой истребительный авиаполк тридцать восьмой истребительной авиадивизии.

— Кто командир?

— Курбатов.

Лейтенант откинулся на спинку стула.

— Скажи-ка, сержант, откуда у тебя немецкий самолет?

— Я — старшина, — поправил лейтенанта Михаил, — а самолет трофейный.

— Это как же? С немцем самолетами в воздухе махнулся?

— Ну зачем же? Меня сбили во время выполнения боевого задания за линией фронта. Пробирался назад, к своим.

— Это еще посмотреть надо, кто для тебя «свои», — .процедил лейтенант.

— По пути наткнулся на аэродром немецкий. Наудачу на одном из самолетов механики двигатель самолета прогревали. Ну я, в общем, смекнул, что к чему, и угнал его.

— Ты гляди, как просто у него получается! И немцы не возражали?

— Да нет, пострелять, конечно, пришлось, склад с горючим сжечь.

— Да ты герой, оказывается, — недоверчиво покосился на него лейтенант. — Это что же получается, — он стал загибать пальцы, — в одиночку аэродром разгромил, самолет угнал, склад с горючим поджег? Да тебя к ордену представлять надо! Ты кому врешь? Да я тебя в бараний рог согну, шлепну, как изменника и перебежчика! Расскажи, как немцы тебя завербовали!

— Бред какой-то! — Михаил понял, что его объяснениям никто не верит.

— В камеру его! А я пойду взгляну на самолет — чего он там пригнал? — Лейтенант зло засмеялся.

Конвоиры толкнули Михаила в спину:

— Иди!

Его завели в небольшую комнату с зарешеченным окном и закрыли дверь.

В тюрьме или камере Михаилу еще сидеть не приходилось. Он осмотрелся. Хотя смотреть-то, по сути, было не на что. Комната — или камера — была абсолютно пуста: ни топчана, ни стула.

Михаил уселся в угол. Его одолевали мрачные мысли. «Зачем рвался к своим, да еще и на самолете? Выходит, глупость совершил? Может быть, надо было сесть где-нибудь в поле, самолет сжечь, а самому идти пешком? И линию фронта не разглядел. Да и была ли она сплошной, та передовая лета сорок первого?» Михаил даже застонал от осознания ошибки, которая может дорого ему обойтись. Если начнут копать да допрашивать, подмена вылезет наружу. Хуже того: если недалеко базируется 8-й авиаполк, могут вызвать командира эскадрильи для опознания. Все сразу и всплывет. Никакой он не Борисов. Фото на удостоверении мутноватое, из ста человек половина будет похожа, но любой сослуживец Борисова сразу скажет — не он! Тогда никакие слова оправдания уже не помогут. К стенке поставят — и расстреляют. Время суровое, а его правдивый рассказ на сказку похож. «Интересно, — промелькнула мысль у Михаила, — в авиачастях все военнослужащие должны иметь голубые петлицы и такого же цвета околыш на фуражке?» У лейтенанта, который его допрашивал, они были темно-синего, даже какого-то василькового цвета. «А не НКВД ли это?» — обожгла его догадка.

Низко, почти над крышей, прошел самолет, натужно ревя моторами. «Бомбовоз!» — понял Михаил. Вот ведь и угораздило же его на аэродром бомбардировщиков сесть. Обычно они от передовой дальше базируются, чем истребители. Еще ведь и спросят — а почему так далеко залетел? Коли истребитель, так и искал бы свой аэродром! Что тут ответишь? Что планшета с картой на трофейном самолете не было да сумерки, в которых сориентироваться трудно? «Вот так и умрешь ты, Миша, в прошлом времени, да еще позорной смертью предателя и немецкого шпиона, не успев даже повоевать толком, — с горечью подумал он. — Да нет, кое-какой ущерб врагу все-таки нанес, — утешая себя, вспоминал он события прошедшего дня. — Несколько врагов убил, склад с горючим сжег, немецкий истребитель к своим перегнал. Так что свой вклад — пусть и маленький — в будущую Победу я уже внес».

Может быть, на секунду, на миг, но общую победу он приблизил. А с этим и умирать не так страшно. Загремел засов:

— Выходи! Руки за спину, иди вперед.

Михаила завели в ту же комнату, к уже знакомому лейтенанту.

— Будешь продолжать врать или сознаешься?

— Я правду сказал, добавить нечего.

Лейтенант кивнул. Конвоир сзади ударил Михаила прикладом винтовки под колени. Пилот упал, а конвоир принялся его пинать сапогами. На каждый удар тело отзывалось острой болью.

— Хорош! — приказал лейтенант. — Садись! Михаил, преодолевая боль в избитом теле, уселся на табуретку, с трудом удерживая равновесие. Нижняя губа его распухла и кровила, левый глаз заплыл.

Лейтенант направил свет настольной лампы в лицо пилоту.

— Рассказывай — только правду! Будешь врать — все зубы выбью, сука! Чего с вами, гнидами, церемониться? Все равно к стенке поставим!

— Говорить ничего не буду. Все равно вы мне не верите, — едва выговорил Михаил.

— Нет, будешь говорить! — заорал лейтенант. Он вытащил из стола пистолет и сунул его под нос пилоту. — Или ты говоришь правду, или я тебя сейчас пристрелю!

— Пострелять захотелось? — Михаил сплюнул на пол. Пол окрасился кровью. — Ты бы лучше на передовую сходил.

Лейтенант пистолетом ударил Михаила по скуле. Сильно ударил, аж голова мотнулась в сторону.

В коридоре послышались шаги. Дверь распахнулась, и вошел военный. В каком он был звании, Михаил понять не смог, но сквозь розовую пелену разглядел на петлицах по две «шпалы».

Не обращая внимания на окровавленного Михаила, военный встревоженно сказал:

— Немцы прорвались, танки сюда прут. Километров двадцать осталось.

Лейтенант вскочил.